В тот день, четырнадцатого декабря, Горбачева несколько раз пытались склонить к тому, чтобы объявить национальный траур, но вождь перестройки был непоколебим. Было видно: это ему не по душе, просто труднопереносимо. Его даже как бы корежило от этих слов. Из опыта работы первого Съезда я вынес убеждение в том, что Генеральный секретарь ЦК КПСС хранит в душе острую неприязнь к Сахарову – единственной независимой «территории» Советского Союза. Ни оккупировать, ни взять блокадой ее не представлялось возможным.
Это, наверное, была самая ненавидимая «территория» в мире.
Траур, разумеется не был объявлен. Более того, в день похорон Сахарова депутатам раздавали билеты в Большой театр на «Хованщину». Это уже было глумление, и в нем приняли участие сотни народных избранников.
И в последующие дни на кресло аккуратно клали цветы.
Кто-то выступил с предложением навсегда оставить кресло Сахарова свободным. Его и впрямь никто не мог занять. Никто.
Горбачев пропустил это предложение как нечто неуместное, в некотором роде даже слабоумное. Он сделал вид, что оно, это предложение, как бы и вовсе не поступало.
Господин народ, №2, 1991 г.